Моя горячая, сумасшедшая кошечка.

– Дурная… Какая же ты дурная, – схватив за волосы, оттягиваю её голову назад и звериным, бешеным поцелуем впиваюсь в нежную кожу шеи, на что ответом мне звучит её громкий стон.

Стешино «любимый мой» продолжает звучать в голове и я кончаю в неё, глядя в зелёные, кошачьи глаза и продолжая толкаться внутри неё, пока мою девочку накрывает. Задрожала и упала мне на грудь, мокрая и уставшая, а я всё ещё в ней. Не могу оставить. Не могу отпустить.

* * *

– Господи… Неужели? Неужели это правда? Ты не шутишь ведь? – девушка пытливо всматривалась в его лицо, силясь отыскать признаки обмана.

Отчего-то в её глазах плескался ужас, хотя новость, как бы, очень даже неплохая.

– По-твоему, я стану шутить такими вещами? – Ярослав щёлкнул её по носу, притянул к себе. – Это правда. Можешь спросить у врача.

Он видел, как ей тяжело поверить и понимал отчего. Таких как он обычно держат в дурке до конца их дней. Зачем кому-то париться и брать на себя ответственность за душевнобольного, который в любой момент может слететь с катушек и перестрелять херову кучу народа. Проще ведь нашпиговать бешеную псину транквилизаторами, посадить её в клетку и забыть.

Кто знает, просто повезло Самсону или же искренняя любовь и забота Сони помогли его мозгам встать на место. Собственно, и не задумывался об этом. Ему было достаточно спокойствия и отсутствия боли в душе.

Он не мог поклясться, что любит Соню так, как любил Стешу. Но то и не любовь, наверное, была, а болезненное желание обладать женщиной врага. Во всяком случае, отпустило его давно. Отболело.

– Так, значит, выписывают тебя? А как же теперь… – она со стоном выдохнула и руку к груди приложила, словно ей больно. – Ты теперь оставишь меня, да? Уйдёшь и забудешь? А я же как, Ярик? Я ведь сюда работать перевелась ради тебя… Я столько лет ждала, что ты обратишь на меня внимание. И вот, дождалась, наконец. А ты теперь уйдёшь, – Соня заплакала, а Яр прижал её к себе.

– Дурочка. Ты подумала, что я уйду от тебя? Посмотри на меня, – взял её лицо в свои руки. – Посмотри. Я не уйду. С тобой буду. А хочешь, уедем? Нахрен всё бросим и свалим куда-нибудь за бугор, а?

Девушка смешно шмыгнула носом, улыбнулась.

– Правда?

– А почему нет? Или ты с одноглазым за границу стесняешься?

Взвизгнув, Соня бросилась ему на шею, а Ярослав оторвал её от земли и закружил.

Убийства, рэкет, жажда отомстить, стереть врагов с лица земли… Он столько лет варился в этом дерьме, что уже давно позабыл, как оно… Улыбаться. Радоваться наступившему дню и не желать смерти себе и окружающим.

Кто-то там, наверху, дал ему ещё один шанс. Шанс встать на ноги и идти дальше. Изменить свою жизнь и снова почувствовать себя живым. И он ни за что не упустит его. Будет держать крепко, как держала все эти годы его Соня, не давала шагнуть в пропасть и разбиться.

* * *

Четыре месяца спустя:

По известным причинам я впервые присутствовал на родах и, честно говоря, подумал, что, пожалуй, в последний раз.

От криков Стеши даже мне, здоровому мужику, стало дурно. А когда она с силой сжала мою руку и послышался плач младенца, чуть не отрубился, как Тургеневская барышня.

– Поздравляю, у вас сын, – послышалось где-то вдалеке и я тряхнул головой, чтобы прийти в себя.

Сын…

Не послышалось? Правда, сын?

Затряслись руки и защипало в глазах. Тот камень, что на душе лежал долгие годы вдруг исчез, растворился. Как будто сын своим рождением стёр всё.

Я взял его на руки, мелкого, синеватого и немного страшненького, почувствовал, что новая жизнь уже началась. Та, где не будет криминала, разборок, бойни за власть и бабло. Потому что неважно это всё, тлен. А то, что важно вот, в моих руках.

Стеша заплакала, глядя на нас с малышом, а последний громко закричал, словно разгоняя над нами тучи.

* * *

– Пап, а поцему он такой маленький? – Вика смотрела на Костика, как на насекомое. – А зацем вы его купили? Нам и без блатика холошо! – вынесла свой вердикт и, надув губы, сложила ручки на груди.

Я покачала головой. Вся в папку, такая же вредная. Зато Нике малыш пришёлся по душе. Сначала она подумала, что он кукла и даже хотела его взять на руки. Мариша же, как обычно, витала где-то в своих мыслях, играя с плюшевым слоником.

Я смотрела на своих детей, на счастливого Матвея и Елену Львовну с Мариной Андреевной, утирающих слёзы, вспоминала всё пережитое и думала, что оно того стоило. Каждая моя слезинка пролита не зря, если в награду я получила свою семью.

– Ты, между прочим, такая же была, – Северов достал сына из переноски, а Вика тут же заревновала.

Маленькая собственница.

– Но он зе не умеет говолить! – упиралась старшая дочь, пытаясь нас убедить, что «блатика» непременно нужно вернуть туда, откуда взяли.

– Ты тоже не умела, – парировала я, сдерживая улыбку. – Но мы же не вернули тебя обратно в магазин.

– Меня нельзя, – дочь гордо задрала носик. – Я папина принцесса. Плавда, папочка?

– Правда, принцесса.